воскресенье, 8 мая 2016 г.

#Malifaux
Давненько сюда не писал. Работа, дети, дача... Ну да ладно. Просто решил забросить несколько фото своей свежей настольной "болезни" - Malifaux. Играю за фракцию Outcast - мастер Фон Шилл.  Закончу их красить перейду к банде МакКейба из Гильдии.






воскресенье, 5 апреля 2015 г.

Рассказ о том, как я играл в Сагу во второй раз или "Надежда на лучшее"

Действующие лица: Ромуальд, крестоносцы - Ogre, Бьёрн, викинги - Roockie, Сигульф, англо-даны - Торв.
8 очков, двое на одного;
Сценарий custom, Родная земля/убить варлорда.

- А знаете, ребята, что когда-то на нашем Вороньем поле, где пасется деревенская скотина уже полыхал пламень сражений, - старик Макфирсон обвел детвору своим единственным глазом… и начал рассказ. - То было последнее время непокорных воинов севера, что приплыли на длинных судах с драконьими головами, а дети их основали поселения по всему Дамфрису. В те далекие времена, когда королева Маргарита уже отправилась в обитель святых, а я был еще совсем зеленым шалопаем, в наших краях никто и слыхом не слыхивал про норманнских господ с их высокими башнями.
Я тогда отправился к берегу полноводной Эски, чтобы наловить плотвы, а на обратном пути хоть одним глазком, - тут старик беззубо улыбнулся, - заглянуть на свадьбу в Лангольм, где Сигульф Стирсон выдавал свою старшую дочь за молодого и крепкого как дуб Бьёрна Флига. На ту свадьбу по слухам должны были съехаться бонды и тэны со всей нашей округи. Повозки со снедью, припасами и свадебными подарками стекались в Лангольм с рассвета до самого вечера.

Давно ходили слухи, как король наш, Давид, сын своей святой матери, даровал за заслуги на материке все земли между Лангольмом, Борлендом и Локерби норманнскому сеньору Рожэ Камбрийскому, но даровать-то одно дело… дело нехитрое. Только потомки людей с длинных кораблей не той породы, чтобы просто так платить подати норманнским собакам. И вот Рожэ послал окованных в сталь с головы до пят рыцарей, чтобы кровью, огнем и мечом покорить северных бондов. Да невдомёк было жадному норманну, что встретят его не жалкие люди низин, а все окрестные соседи и их родичи, что приехали пировать к Стирсону…
А я спрятался на вершине Овечьего холма и под покровом молодой лиственницы наблюдал за зачином сражения.

Много копейщиков, лучников и рыцарей привел под своей рукой сэр Ромуальд из Камбрии, вассал подлого и жадного Рожэ.

Молодой Бьерн с ватагой верных друзей и родичей расположился по правую руку от войска тестя. 


Солнце алым как уголек шариком трогало вершины дубрав, пронизывающий ветер низин пробирал до костей, хмель в головах подгулявших бондов куда-то улетучился.

Над дубравами и полем, что тогда никто еще не называл тогда Вороньим, трижды прокричал норманнский боевой рог.

Бонды - побратимы Бьерна решили на миру показать, что первые они не только на пиру, но в битве, под мерные удары мечей о щиты пошли в наступление. Бондов Бьерна поддержали гости Сигульфа. Хитрый рыцарь не стал принимать вызов и рваться в честный бой, чтоб сталь пересилила сталь, а сила – силу, послал вперед лучников.

Закричали воины Сугульфа, заулюлюкали на лучников, и страх обуял их сердца. Не слушались пальцы, срывающие тетиву, промахнулся первый залп. Но господь не зря даровал человеку храбрость, даже норманнам. 

Под градом стрел стали падать тела воинов Сугульфа и Бьерна, а остальное войско Ромуальда склонило колени в истовой молитве…


Подлые стрелы пересилили, бонды стали отступать, а Хитроумный Флиг решил разделить свои силы и ударить по норманнским собакам с фланга. Свежий отряд бондов под прикрытием листвы деревьев выдвинулся к врагу.

Стрелки Ромуальда, воодушевленные успехом, двинулись вперед к самому холму, а левый фланг их прикрывали проверенные в битвах ветераны-копейщики. По ним-то в самый фланг и ударили скрывавшиеся за деревьями бонды Бьерна. Как дикие звери налетели они на норманн, но мечи и топоры отскакивали от ветеранов, как от заговоренных. Взмолились люди Бьерна своим северным предкам, вспомнили святого Тора и снова ударили в копейщиков, да всё без толку. Все, кроме одного, полегли они на осеннем ветру… 

С другой стороны холма выдвинулись в атаку родичи Стирсона. Неспешно шли они в атаку под прикрытием холма, а лучники норманн были наготове.
С необузданной яростью влетели щитоносцы Бьерна в подлых лучников. Недолгой была битва, два лучника остались стоять на земле, а лучшие воины Бьерна, как подкошенные, пали в высокую траву.

Настал черед братьев Бьерна, что слыли самыми жестокими и яростными парнями по всему Дамфрису, померяться силами с ветеранами Ромуальда… Но сталь доспехов и крепость щитов победила ярость… Не осталось больше у Бьерна братьев, не осталось больше у Ромуальда бравых копейщиков.
Взвыл военный рог, с неумолимой решительностью выдвинулись к врагу пешие норманнские рыцари. Вскочили воины Ромуальда на своих огромных коней, взвесили в руках крепкие ясеневые копья и ринулись на родичей Стирсона.

И тут сквозь тучи показалось алое закатное солнце и ударило в лица норманнских псов. Захлебнулась атака рыцарей, а мечи хускарлов Сигульфа вдоволь напились вражеской крови.
Вслед за конницей завязался бой у сородичей Сигульфа и пеших рыцарей, но и тут северная ярость превзошла норманнскую силу. Как подкошенные летели в грязь железные тела, кровь смешалась с грязью, а трупы детей божьих с лошадиными тушами…

Посмотрел благородный Ромуальд на поле битвы, и было оно полно телами его воинов вперемешку с телами северных бондов. Лишился он конницы и лучников, остались лежать в грязи и бравые копейщики. Лишь два отряда рыцарей стояли под рукой сеньора.

Тяжел бой оказался и для потомков рыжебородых бесов. Остались стоять на своих ногах два командира, да горстка людей, что держала мост к Лангольму. Затрубил рыцарь в свой боевой рог и повернул войско домой. А Сигульф и Бьерн вместо свадебного пиршества ушли хоронить своих мертвецов – родичей и побратимов.

Вот так в последний раз, ребятки, вольные бонды противились воле завоевателей… - улыбка осветила испещрённое морщинами лицо старика. - Дети, всегда остается надежда и тот, кто храбр сердцем и силен рукой, может вырвать землю отцов из-под гнета…
И в этот момент по лицу старика ударил тяжелый норманнский сапог: – Чего расселись тут, сучье семя? Опять побасенки свои рассказываешь про надежду, старый пёс? А ну-ка быстро за работу!
Старик Макфирсон встал из грязи, отряхнулся и отправился убирать навоз из хозяйских конюшен. А дети как стайка воробьев разлетелись по всем двору, над которым возвышалась серая неприступная норманнская башня.

среда, 1 апреля 2015 г.

O том, как я впервые поиграл в Сагу или "Мудрость Простака"., Крестоносцы Vs Шотландцев (6 очков)

Небольшой репорт о том, как я впервые поиграл в Сагу своей новой армией. 
Действующие лица: Мессир Ромуальд - Ogre, Грегор МакМапл - Coon Knight, Простакус - Простак. 
Сценарий: убить варлорда
Место действия - клуб Юнион.

Приветствую Вас, мой милый и нежный друг! Не было и дня, чтобы я не вспоминал о Вас и милой матушке в своих молитвах и родной Камбрии. Надеюсь, что и вы не забываете и молитесь о нас, так как Господь был милостив ко мне и моим людям, даровав удачу в нашей первой настоящей битве/
Для того чтобы отправиться в Иерусалим из Глазго моему господину и мне нужны деньги на припасы и снаряжение. Если бы не данный обет и бедность я бы никогда не отправился на границу. Это ужасное и негостеприимное место; за каждой корягой в лесу – прячутся хищные до христианской плоти эльфы, а люди тут, подобно диким зверям не носят одежд и кутаются в шкуры. 
Не первый месяц деревушки в округе Думфриса повергает огню и разору банда хитроумного и жестокого Грегора Мапла. Босые и легконогие, облаченные лишь в тряпки и кожу эти разукрашенные с головы до ног бесы не чтут ни Христа ни Папы и грабят монастыри церкви. Не щадят ни женщин, ни детей, отнимают хлеб у больных и немощных, разрывают могилы и носят доспехи мертвецов…
Их предводитель Грегор Мапл –носит щит с золотым луком и он настолько труслив и вероломен, что ни одному шерифу отсюда до Эдинбурга не удавалось настигнуть его. Всегда он уходил от погони и избегал открытой честной схватки.
Но господин Рожэ не просто так возглавляет нас, он не только славен и неукротим в битве, но и хитроумен, как старая лисица! Подкупив одного из местных смердов копченой бараньей ногой – люди господина выяснили, что Грегор держит пасеку в лесочке неподалеку от Хитхолла и там-то в своем каменном доме с земляным полом он держит награбленное…
Мы выдвинулись из Дамфриса на рассвете. Мессир Рожэ разрешил взять мне два отряда конных рыцарей, двенадцать лучников, двенадцать сержантов с копьями и шестерых лучших воинов его личной свиты. А еще с нами отправился старый и заслуженный сенешаль сеньора – мастер Простакус дабы мудрым своим советом мог помочь мне в трудную минуту.
Они ждали нас. Солнце ржавело на остриях пик отряда вражеских тэнов. Те кричали и изрыгали в нас ужасные проклятия. Мы построились в линию, и я посоветовавшись с Простакусом отдал приказ коннице – втоптать этих бесов в болотную грязь из которой они и появились на свет божий! 
Простакус уверял, что твари – сами разбегутся лишь только заслышат наши литании и храп коней. Сам я возглавил атаку. 
Тем временем наши лучники осыпали противника стрелами. И здесь, милая моя жена я понял, что что-то пошло не так… Мы железным валом обрушились на них, я убил двоих, но лишь через мгновенье осознал, что остался вдвоем лишь со славным Простакусом, который крепко сжимал наше знамя, а все остальные благородные всадники мессира лежат на земле недвижимые и бесповоротно мертвые. Мы перекрестились, собрались с последними силами и ринулись отступать…
Сам Грегор Мапл кричал нам что-то из своей избы и гоготал. Простакус уверил меня, что мы должны продолжить атаку на тэнов вдвоем, так, как это судьба, у нас есть лошади, а у них их нет. И что с нами бог, а у них только тщедушное языческое колдовство. (Just a scratch!) Здесь я и заподозрил Простакуса в куда менее богатом военном опыте и мудрости, что так нахваливали он сам и говорили люди. 
Вслед за тэнами показались еще воины Мапла. Не иначе черное дьявольское колдовство скоттов посеяло ростки нашей неудачи, но слава Всевышнему им не дано было взойти. Они продолжали наступать, а лучники сыпали и сыпали стрелами. На правом фланге приготовились к атаке копейщики, а на левом шестеро вооруженных топорами ветеранов личной свиты мессира направились в сторону врага. Мы молились так истово, как никогда в жизни. Я вспомнил всех святых и Богородицу семьдесят четыре раза.
Под градом стрел тэны скрестили свои пики с гвардией мессира. И шестеро оказались храбрее многих. Копейщики ударили по пехоте скоттов, как один они кололи копьями и рубили мечами разукрашенные тела этих бестий, пока все они не остались лежать на земле. По стану врагу пронесся дикий вой, их воля была сломлена. А тем временем из своей избушки появился Мапл с телохранителями …
Настал мой час. Чаша божьего гнева переполнилась, все знаки сошлись и пробили минуту очищения – на всем скаку я врезался в банду Грегора, а на помощь мне поспешили копейщики. Лишь считанные удары сердца длилась потасовка. Колдовство и все демоны ада оказались бессильны против истинной веры и доброй камбрийской стали. Все было кончено. Я сразил негодяя, когда он пытался перебраться через плетень. Банда его рассыпалась и была рассеяна. 
В избе мы отыскали богатую добычу: меха и шкуры, две прялки, восемь плугов, много упряжи и оружия. А еще мы нашли богатую библию, которая была открыта на главе Исход… неужели эти разукрашенные варвары – колдуны тоже были христианами? Нет, скорее всего они ее просто украли, а вместо чтения святого писания - смотрели картинки… 
Простакус уверил меня, что так всё и должно было быть. Ведь в этом и состоит главная военная – мудрость – рубить врага до тех пор, пока божественная милость не перевесит чашу весов удачи… Но мне кажется, что он что-то не договаривает... а может слишком часто смотрит картинки в Библии.

Всегда любящий Вас мессир Ромуальд.

среда, 12 ноября 2014 г.

"Счастливое детство на чердаке"

Блуждая по просторам Интернета, я наткнулся на замечательный сайт музея, посвященного игрушечным солдатикам из пластилина. Кроме всего прочего, сайт был примечателен огромным количеством разнообразной "интересности", очень меня зацепила вот такая статья. Ссылка на сам сайт музей см. внизу... там есть что посмотреть.

Осенью 1881 года Стивенсон, «позорно споткнувшись», по собственному выражению, о сюжет «Острова сокровищ», уехал в Давос. Здесь недавно открылся легочный курорт, и Стивенсон, с детства слабый здоровьем, рассчитывал выбраться из творческого кризиса и подлечить насквозь больные бронхи. Вместе с ним покинули сырую и ветреную Шотландию жена Фанни и пасынок Ллойд Осборн. Он и его отчим стали первыми в истории людьми, которые сыграли в оловянных солдатиков по специально разработанным правилам. Через много лет, в 1898 году, Осборн опубликовал в декабрьском номере американского журнала Scribner’s Magazine отчет Стивенсона о тех чердачных баталиях, предпослав им собственные воспоминания о давосских днях. 

Увы, бывший генерал не счел нужным привести правила тех игр. Что неудивительно — в те времена игра в солдатики еще была для взрослого человека занятием постыдным, сродни детскому недержанию. Мы публикуем именно предисловие Осборна — сами «военные корреспонденции» Стивенсона читать довольно трудно, ведь не зная правил игры, никак не разобраться в ее хитросплетениях. Однако эссе Осборна ценно само по себе — мало того, что это первое упоминание в прессе настольной игры в солдатики, так еще и пространная благодарность выросшего мальчика своему приемному отцу, который сумел сделать счастливым его не очень благополучное детство.

 От долгих странствий записная книжка поистерлась, и уголки ее истрепались. От долгих сумерек сундука она пожелтела и пропахла плесенью. Но я откопал ее, и в ней нашел известия с театра военных действий, составленные ушедшим от нас писателем. Рассказы о той давней войне между двумя оловянными армиями оказались слегка приправлены виршами, густо пересыпаны гэльскими идиомами и пословицами, сдобрены недописанным завещанием и набросками для романа. Ах, та игра в солдатиков, замысловатая Kriegspiel, обросшая бесчисленными правилами, полная подсчетов, непрерывных замеров и бросков кубиков — из чего она выросла? Из двух жалких шеренг солдатиков и смертоносных мраморных шариков. Начавшись с этой малости, она росла, ширилась, покуда не стала воистину маленькой войной, как можно более приближенной к обстоятельствам самых настоящих, самых современных сражений. 

За подобную достоверность мистер Стивенсон был вынужден расплачиваться долгими часами, проведенными за учебниками, и нескончаемыми беседами с ветеранами. Я же, со своей стороны, жертвовал ту мелочь, которую удавалось выручить и за мои писательские потуги и за бурную типографскую деятельность. Нигде и никогда дух детства, глубоко укоренившийся в Стивенсоне, не проявлялся столь ярко, как в те дни давосского изгнания, когда он весь свой мальчишеский пыл, весь взрослый разум и писательскую фантазию обратил на службу моему досугу. Редакция газеты, игрушечный театр, оловянные солдатики — ничто не избегло его пристального внимания. Солдатики будоражили его фантазию более всех прочих утех. 

Игра постоянно росла и развивалась — сперва на нее уходил едва час, после уже не меньше недели. Неотвязные мысли о том, что происходит на чердаке, забрали себе почти полную власть над нашими умами. Чердак... Ветхая лестница ведет в это самое промозглое и унылое место, сумерки которого едва рассеивал свет из единственного выбеленного морозом оконца. Стропила нависают так низко, что не распрямиться. Без свечи не видно ни зги. 

Прямо на досках пола цветными мелками нарисована карта — горы, реки, города, мосты, дороги двух видов. И мы часами играли на ней. Руки дрожали от нервного возбуждения, и на коленях крепли мозоли. Той страстности, того восторженного возбуждения мне не забыть никогда. Батальоны шли вперед и отступали, совершали строго рассчитанные перестроения из колонны в линию, а кавалерия обороняла их фланги и прикрывала тылы. Все по правилам современной военной науки. Это была самая настоящая война, только в миниатюре — вплоть до наведенных и разрушенных мостов, укрепленных позиций, даже погоды — то плохой, то ясной. В дождь дороги размывало, орудийные упряжки увязали в грязи и с трудом плелись вперед. Пехоте, марширующей налегке, было не в пример легче. Последний штрих в дело правдоподобия добавляла весьма хлопотная интендантская служба. 

Четыре солдата составляли полк, то есть боевую единицу, и количество выстрелов мы считали, исходя из числа полков и их боезапаса. За отрядами следовали обозы с запасом типографских литер — по двадцать в каждом фургоне. За каждый выстрел приходилось сдавать одну литеру на склад, откуда она в пустом фургоне медленно-медленно отправлялась обратно на передовую. Иногда мы вводили в бой по тридцать полков кряду, и тогда каждый игрок в одной схватке расстреливал по полтора фургона боеприпасов — и это не считая невероятно «дорогого» орудийного огня. Так что роль интендантской службы оказалась невероятно велика, и линии коммуникаций между фронтом и тылом были жизненно важны. Всего одна кавалерийская бригада, в равной степени отважная и удачливая, могла найти слабое место и, одним ударом отрезав огромную армию от снабжения, принудить ее к отступлению — пусть даже в половине шага от победы. Хорошо продуманная фланговая атака, уничтожение моста, проведенное с беззаветной храбростью, упорная оборона города — все могло переломить ход боя и существенно повлиять на кампанию в целом. 

Не стоит полагать, что противник всегда знал, какими силами вы располагаете, что он мог предугадать ваши действия, просто бросив взгляд в другой конец чердака и подсчитав количество полков. Глаз игрока повсюду натыкался на бесчисленное количество пронумерованных карточек, белеющих на поле боя. Какая-то представляла всю армию с обозами, другая — одного-единственного кавалериста, нагруженного боеприпасами. Иная же сулила всего лишь редкостного болвана, который, однако, был способен обречь на неудачу целый корпус и погрузить его в пучину смятения и бездействия. К этим карточкам устремлялись кавалерийские разъезды, которые, подскакав к ним, выясняли, какой отряд должен стоять на этом месте. Стремительные передвижения этих отрядов составляли самую продуманную и вместе с тем самую обременительную часть игровых правил. Следовало нащупать маршрут от одного кусочка картона до другого так, чтобы по отрывочным сообщениям разгадать план противника. И первый десяток ходов обычно приходилось делать наудачу. Порой кубики вдруг являли вам свою благосклонность, ваша кавалерия сокрушала передовые позиции противника и прорывалась за них — но вы по-прежнему оставались в неведении относительно противника, как если бы рассматривали его позиции издали в полевой бинокль. Вы могли провести бешеную атаку, положить множество бойцов, и все это лишь для того, чтобы очередная карточка сообщила вам скудные сведения вроде: «Артиллерийский обоз и пехотные колонны блокировали дорогу», или «Ваша легкая артиллерия действует с прикрытием». 

Лишь после первых залпов противника вы начинали постепенно понимать, сколько полков он выставил против вас. Но коварный неприятель часто делал не все выстрелы, на которые имел право, и вы по прежнему оставались в неведении относительно истинного количества выставленных против вас сил. Если и был в этой игре изъян, так это невиданная стойкость наших отрядов, которые без колебаний сшибались грудь в грудь с превосходящими силами и держались с бессмысленной отвагой, какую редко увидишь в настоящем сражении. 

Мы попытались разрешить это противоречие с помощью кубиков, но нововведение оказалось слишком огорчительным для проигравшего схватку. Кроме того, оно спутывало все тщательно разработанные планы, и нам волей-неволей пришлось вернуться к прежним правилам. После пары спровоцированных кубиками приступов паники нашим героям было милостиво позволено по-прежнему проявлять беспримерную отвагу. Генералы вздохнули с облегчением. Был у нашей Kriegspiel и еще один изъян. Я вдруг оказался таким метким, что моя снайперская стрельба порой сводила на нет любую отточенную стратегию, любые самые продуманные планы. И напрасно мы, а вернее мой соперник, пытались обойти это затруднение — придумать замену слишком уж смертоносной стрельбе, рождавшей, ко всему прочему, множество споров. Тщетно. Я попадал всегда — запонкой ли, мраморным шариком, пуговицей. Это умение сослужило мне добрую службу на залитых кровью полях сражений и позволило сгладить неравенство между двенадцатилетним мальчиком и мужчиной зрелых лет. 

Мы были вольны выбирать, кого послать на передовую. У Стивенсона была целая орда на удивление упитанных и устойчивых кавалеристов. Они, наступая плотным строем впереди пехоты, могли выстоять под самым прицельным, самым сокрушительным огнем и таким образом прикрывали своих более хилых собратьев, укрывавшихся за их спинами. Их стойкость возмещала слабость Старой Гвардии. Ее причудливая манера держать оружие во время атаки часто обрекала на полное уничтожение весь полк. А вот у меня была целая толпа страшно ломких швейцарцев, и сердце сжималось всякий раз, когда приходилось посылать их в дело. Эти швейцарцы так худо держались на ногах, что малейшее дуновение выкашивало целые колонны. Стойкостью они не отличались и порой падали прежде выстрела. Кроме того в их ряды затесались несколько самых настоящих куколок с музыкальными инструментами, которые взяли себе привычку в падении сбивать с ног ближайших соратников. Как-то раз мы решили еще больше приблизиться к настоящей войне и ввести сопровождающие ее недуги и болезни. Некоторые районы, особенно вокруг больших рек и озер, получили славу нездоровых, и те отряды, которые имели несчастье оказаться на этих зловонных равнинах, вынуждены были пройти испытание кубиками. Швейцарцы ли, Гвардия, арабы, кавалеристы — и упитанные, и тощие — все должны были платить ужасающую дань Смерти. Но оказалось, что с ядовитыми испарениями мы явно переборщили, и по обоюдному согласию от них пришлось отказаться. Война, о которой я веду рассказ, была необычна еще и тем, что известия с ее фронтов ежедневно появлялись в прессе. Их составляли дерзкие и отважные корреспонденты, дети фантазии Стивенсона. Сколь же красноречиво свидетельствуют об этом человеке обстоятельность и сугубое внимание, с которыми он составлял выпуски боевых листков с полей игрушечной войны. Автор «Детского цветника стихов» так и остался ребенком в душе. Да, он при любой возможности разыгрывал своих домашних. Да, он не упускал случая затеять порочащую кукол игру. Но он неизменно был внимателен к малейшим деталям. Не стоит полагать, будто каждый день слушал эти отчеты, а поутру, планируя очередную битву, применял почерпнутые из них сведения. Напротив, автор порой придерживал их до тех пор, пока они не теряли злободневность. А иногда благоразумно сплошь заполнял бесконечными списками потерь. 

Потти, Пайпс и Пиффл были для меня совершенно живыми обитателями сумрака мансарды. Сквозь туман прошедших лет я по сию пору ясно вижу их. Грозный генерал Стивенсон, чудовищно располневший от бесконечных ремонтов, коротышка, которого можно было взгромоздить на новую лошадь, когда старая погибала под сокрушительным каблуком. Его тело хранило следы множества попыток исправить то, что ему было дано природой. Худой как щепка Делафилд со скрещенными на груди руками — он родился простым артиллеристом, но был избран для славных дел. Наполеон в блистательных одеждах, которого судьба наказала сущей клячей. Зеленый, простодушный патриот, получивший имя от цвета своего сюртука. И, конечно, Лафайет в синем мундире, у которого, увы, не случилось рядом Вашингтона. Названия на карте нашей чердачной страны ласкали слух и озаряли мрачные и кровавые страницы войны: Скарлет, Глендарул, Сандаскай, Мар, Тахома, Саванна... Сладостные звуки. Я тоже внес свою лепту в географию — Самнел-Сити. Название его было так приятно произносить, перекатывая во рту звуки. И не важно, что город этот был заштатнее любого захолустья. Йаллобелли. 

Это имя отдает горечью, ибо с ним я впервые изведал всю остроту терний мстительной прессы. Воистину у меня не было причин любить «Вести Йаллобелли», грязный листок, который частенько становился причиной моих страданий, хотя на людях я хохотал и делал вид, что прекрасно вижу все остроумие этих нападок. С непередаваемым облегчением я однажды понял, что способен употребить свой авторитет и воспрепятствовать публикациям — чем я и пользовался. Боюсь, с поспешностью не вполне приличной*. Анналы войны начинаются с десятого дня игры. Все маневры, произведенные до того, были не особенно интересны (даже для самих противоборствующих сторон). Все, что мы делали — это открывали карточки и выясняли (более или менее успешно), что за войска стоят на их месте. Все это было очень важной, но едва ли самой увлекательной частью игры в солдатиков. Даже обозреватели «Вестей Йаллобелли» не сочли эти маневры достойными упоминания. Но лишь только над двумя скрытыми до поры армиями поднялась завеса, и стали более или менее вырисовываться планы кампании, историки тут же схватились за перья и замерли в ожидании первого звона скрестившихся клинков... Стивенсон очень стеснялся своих мальчишеских увлечений. Именно поэтому нам почти ничего неизвестно о той давосской игре. Играл ли он в нее впервые? Или она была лишь продолжением их с Осборном шотландских баталий? Возвращались ли они к ней после того, как семья покинула Давос? Увы, увы... Ничего. Известно лишь, что в доме на Самоа, своем последнем пристанище, Стивенсон оборудовал комнату для игры в солдатики, пол которой был, как на давосском чердаке, расчерчен в виде цветной карты некой страны, в которую могли войти лишь двое: писатель и его приемный сын. Теперь же в нее нет хода никому... 

ссылка на источник: http://www.plastmuseum.ru/

вторник, 10 июня 2014 г.

Капитан Диего Алатристе скоро поселится у меня на полке

Я уже много лет нежно люблю романы Переса-Реверте. И на моей улице внезапно случились сразу два праздника, причем практически единовременно. Первый праздник - это русско-язычное издание "Корсаров Леванта" (Corsarios de Levante, 2006). Я ждал её восемь долгих лет, чуть не выучил испанский, ради этой самой книги и вот "Корсары..." наконец-то у меня в руках. Рассказывать я про них не буду, и так понятно, что роман бесподобен, как и всё у Артуро Переса-Реверте. я читаю книжку медленно, то и дело возвращаясь и перечитывая, короче наслаждаюсь. Боюсь, что последний на сегодня роман про Алатристе - "Мост Убийц" (El puente de los asesinos, 2011) на русском - я смогу прочитать только к пенсии.

А второй неожиданный праздник - новая фигурка самого Капитана Алатристе, которую слепил для меня Братец Винни (http://www.brother-vinni.com). Теперь я полон надежд поиграть в скирмиш по мотивам приключений бравого Капитана. Фигурку можно увидеть ниже, мне она понравилась





четверг, 5 июня 2014 г.

Ружье Жирандони

В истории оружия есть образцы, которые сильно опережали свое время. Волею правителей многие из них так и не смогли изменить ход истории. Для современного человека пневматическое ружье скорее игрушка, из которой можно пострелять в тире. Идея использовать сжатый воздух в оружии была очень древней. Первые трубки - духовые ружья - известны еще с каменного века. В XVII веке после изучения основных свойств воздуха, возникла идея использовать его давление в качестве метательной силы для снарядов. Существовал прототип оружия, в баллон которого при помощи насоса нагнетался воздух. Этот образец был ненадежным, да и подготовка к залпу отнимала много времени. Но идея использования «бесплатного» воздуха вместо затратного пороха была весьма привлекательна. Успех сопутствовал австрийскому оружейнику Жирандони. В 1779 году ему удалось создать оружие со скорострельностью 20 выстрелов в минуту. Дальность прицельной стрельбы была около 45 метров. Для сравнения, огнестрельное оружие того времени имело скорострельность 3-4 выстрела в минуту и прицельную дальность около 40 метров. Кроме того, важным преимуществом пневматического ружья Жирандони была бесшумность и отсутствие дыма, которым неизбежно сопровождался выстрел из огнестрельного оружия. Одним существенным минусом этого оружия было сложное и дорогостоящее производство. В 1780 году первые образцы поступают на вооружение австрийской армии. По разным данным всего в пограничный корпус Австрии поступило около 1500 единиц. Первоначальное желание вооружить ружьем армейских егерей разбилось о сравнительно низкую прицельную дальность стрельбы, и ружье было принято на вооружение особой части пограничной охраны, состоящей из тирольцев. Любопытно, что еще за сто с лишним лет до того, в 1670 г., германский ученый В. фон Лейбниц, составляя проект военного уложения для германских земель, предлагал заменить "опасное и негуманное" огнестрельное оружие магазинными (!) пневматическими ружьями. Ружье Жирардони имело восьмигранный нарезной ствол калибра 13 мм, сменный приклад-баллон, ударный дозирующий клапан и трубчатый магазин на 20 круглых пуль. Баллон конической формы соединялся с казенником на резьбе, соединение герметизировалось пропитанной водой кожаной манжетой приклада-баллона. Воздух накачивался в баллон ручным насосом (для этого требовалось около 1500 качков), давление в нем достигало мифические 33 атмосферы, во что лично я не верю, скорее всего это какая-то опечатка. Но факт остается фактом мощности было вполне достаточно, чтобы придать 10-граммовой пуле начальную скорость около 200 м/с (дульная энергия - 200 Дж). Одного баллона хватало на 20 выстрелов, хотя баллистика, конечно, изменялась от выстрела к выстрелу - первые 10 пуль летели до 150 шагов, следующие падали ближе. Баллон заменялся стрелком на запасной в боевых условиях. Взведение спускового механизма производилось рычагом, имитирующим курок кремневого ружья с развитой спицей. 
Канал ствола запирался поперечно скользящим затвором, поджатым справа пластинчатой пружиной. Пули размещались в трубке, укрепленной справа вдоль ствола, снаряжался этот постоянный магазин через переднюю откидывающуюся вбок крышку. Для перезаряжания нужно было сместить затвор вправо и поднять оружие стволом вверх - пуля под собственным весом опускалась в гнездо затвора, после чего он возвращался на место и удерживался от смещения пружиной. Ружье имело постоянный прицел со щитком-целиком, припаянным на верхнюю грань ствола. На одно ружье полагалось два запасных баллона-приклада. В принадлежности ружья, кроме того, входили пулелейка, эталонная пуля (пневматическое оружие требовало большей точности литья пуль), четыре жестяных пенала по 20 пуль, ускорявшие снаряжение магазина. На каждые два ружья выдавался насос. Постановка производства винтовки Жирардони потребовала нескольких лет - изготовление оружия с необходимой точностью требовало высококвалифицированных мастеров, причем мастера приводились к особой присяге о соблюдении секретности. Понятно, что и стрелки должны были пройти специальную подготовку по обращению со столь тонким оружием и его сбережению (к примеру, требовалось периодическое смачивание манжеты приклада, накачка воздуха в баллон тоже требовала осторожности - случалось, баллоны разрывало). 
Очевидные недостатки оружия компенсировались столь же очевидными достоинствами: высокая для того времени скорострельность (20 выстрелов в минуту), малошумный, беспламенный и бездымный выстрел, слабая отдача, сравнительно высокая кучность на небольших дальностях (дульнозарядные штуцера того времени также позволяли получить высокую кучность), возможность стрельбы в дождь и снег. Стрелки австрийской пограничной охраны использовали ружья Жирардони с 1790 по 1815 г. - как раз в период коалиционных войн с Францией. Бытует миф о том, что ружье применялось против войск Наполеона и стрелки поражали офицеров и артиллерийскую прислугу на 100-150 шагах. Якобы столь коварное оружие весьма раздражало французов - Наполеон даже издал приказ - расстреливать или вешать на месте стрелков, захваченных с пневматическим ружьем в руках. Миф о Наполеоне и его приказе бытует по сей день. Но это просто "красивая история" так, как в 1807 г. и сами французы пытались вооружить пневматическими ружьями минеров, но ничего из это не вышло). Но упоминается факт запрета на продужу и покупку винтовок Жирандони на территории Австрии, как оружия бесшумного, а следовательно чрезвычайно опасного. Также упоминается использование винтовок Жирардони в боях с турецкими войсками, когда Австрия приняла участие в русско-турецкой войне - и в российских музеях сохранилось несколько таких образцов. Это оружие можно назвать одним из прототипов бесшумного оружия специального назначения.Запрет на использование пневматического оружия существовал вплоть до Венского конгресса. После него несколько сохранившихся образцов попало в руки Дании и Англии, но дальнейшие разработки этой системы не имели успеха. Если бы ружье Жирандони получило бы большее распространение сложно представить, как бы это сказалось на всей истории нового и новейшего времени.

вторник, 3 июня 2014 г.

Из Хроники города Меца 5-6 января 1477 года о спасшихся беглецах-бургундцах, бежавших после разгрома при Нанси

Из Хроники города Меца 5-6 января 1477 года о спасшихся беглецах-бургундцах, бежавших после разгрома при Нанси После сражения, вечером, приблизительно в полночь, монсеньор Жак де Ромон из Савойского дома и несколько других знатных сеньоров прошли Понт-де-Мерт и прибыли в город Мец в большом расстройстве. 
И на следующий день, в Крещение, и даже восемь дней спустя бургундцы, возвращающиеся в свою страну, непрерывно шли мимо упомянутого города. Среди первых беглецов не было никого кто мог бы сказать куда делся монсеньор герцог Бургундский. 
На следующий день и три последующих дня крестьяне все еще убивали беглецов в окрестностях Меца так что на протяжении пяти или шести лиг по пути к Мецу вдоль дороги лежали сплошь убитые и раздетые донага люди. В то время стояли заморозки и было ужасно холодно, так что многие спасшиеся умерли от холода, голода и лишений. Часть уцелевших в сражении достигла Меца в два или три часа пополуночи. 
Они бросились прямо в ров между Замаскированной (Commoufle) башней и воротами Св. Тибольта, хотя он был весь занесен снегом. Они были настолько обезумевшими, что продолжали думать, будто их все еще преследуют, однако члены их были так парализованы холодом, что они были просто не в состоянии сами себя защитить". "Многие из этих беглецов упрашивали дозорных на стенах во имя святых страстей Господних впустить их, и они так жалобно кричали, что невозможно было их слушать. Дозорные на стенах пошли уведомить охрану ворот Св. Тибольта. В это время там находился рыцарь Андрэ, сеньор де Ринек. Хоть он и не поверил тому, о чем ему доложили, он тем не менее встал, а вместе с ним и купец Матьё Бей, и они направились к дозорным, откуда допросили беглецов. Но поскольку те не смогли внятно ответить на вопросы, он оставил их, несмотря на их жалобные просьбы и молитвенно сложенные руки, и вернулся к кровати, отказываясь поверить в услышанное. Он сказал, что они не более, чем группа жуликов, в испуге сбежавших с поля боя". Вскоре часовой вновь подошел к воротам и опять сообщил, что весь ров полон людьми, только что прибывшими и плачущими самым жалким образом и умоляющие именем Господа, чтобы их впустили. Сеньор Андрэ вновь вернулся на стену и обратился с вопросами к рыцарю из благородной семьи. Тот подробно ответил на все вопросы сеньора Андрэ, так, как будто бы он действительно был в самой гуще битвы и видел все собственными глазами. Сеньор Андрэ был поражен услышанной новостью и спросил у рыцаря имя, поскольку не мог разглядеть его в ночной темноте. Человек назвал свое христианское имя и фамилию, и сеньор Андрэ понял, что это был его знакомый и тотчас объявил об этом. 
После того, как сеньор Андрэ услышал имя и фамилию этого человека, он поспешно спустился вниз, дабы приветствовать и обнять его, а тот в свою очередь спросил у сеньора Андрэ его имя. Тот назвал себя, и тогда бургундец вскинул руки, словно оплакивая кого-то, и сказал: - Ах! Сеньор Андрэ! Верный рыцарь! Спасите жизнь бедного и несчастного рыцаря, вашего друга! - Увы! Это печальные новости, - воскликнул сеньор Андрэ, - но я должен исполнить свой долг и прежде чем впустить вас, обязан пойти в Совет и спросить, могу ли я это сделать. После непродолжительной беседы упомянутый сеньор Андрэ отправился в Совет, и весь город был разбужен, и ему приказали впустить беглецов. Когда ворота открылись с соблюдением всех необходимых в этом случае требований, бургундцы вбежали в первые ворота, и, думая, что они уже внутри города, ринулись между первыми воротами и барьером, едва не сбросив друг друга в ров. Добрых 140 или 160 из них умерли в последствии в большой больнице Св. Николая или от переохлаждения, или от голода, или от ран; в городе пребывало бесчисленное множество охваченных паникой израненных людей".